Не я, и не он, и не ты,
И то же, что я, и не то же:
Так были мы где-то похожи,
Что наши смешались черты.
В сомненьи кипит еще спор,
Но, слиты незримой четою,
Одной мы живем и мечтою,
Мечтою разлуки с тех пор.
Горячешный сон волновал
Обманом вторых очертаний,
Но чем я глядел неустанней,
Тем ярче себя ж узнавал.
Лишь полога ночи немой
Порой отразит колыханье
Мое и другое дыханье,
Бой сердца и мой и не мой…
И в мутном круженьи годин
Всё чаще вопрос меня мучит:
Когда наконец нас разлучат,
Каким же я буду один?
(с) И.Анненский
Сегодня великолепный солнечный день, утром была гроза. и отцветающие гроздья мокрой сирени пахнуть одуряющее. Скоро зацветет жасмин и розы наберут бутоны. Жизнь летом такая яркая, такая стремительная, что голова кружится.
А где-то на берегу теплого моря, под сенью темно синих гор, есть белая усадьба окруженная парком. Там отличная охрана и прекрасная система видеонаблюдения. Хозяин этой усадьбы наверняка чувствует себя в полной безопасности. Впрочем, все те с кем мне приходилось иметь дело последнее время, чувствовали себя в безопасности. Справедливости ради, стоит отметить, что все оказалось не так уж просто, но чем сложнее, тем интереснее, не так ли?
Как, однако, трудно писать...
Насколько было легче во время охоты на белок всунуть ружье в холодные твердые пальчики и смотреть в немигающие зеленые глаза. Ни одна белка не пострадала. Выстрела не было.
Конечно, я заслужил все что заслужил. Медленную мучительную кару, растянутую на месяцы.
Меня дважды не пожелали застрелить, мне не дали умереть потом, со мной обошлись гуманно и заставили чувствовать благодарность. А главное бдительно следили за мной, как за подростком, «как бы чего не вышло» и даже мираж случайного увлечения заботливо развеяли. Действительно, зачем миражи, тому, к которому приставили красивую куклу в утешение? Благодетели мои, сознаете ли вы насколько это унизительно?
Комбинация разыграна отлично и я мне остается только достойно проиграть и склонить голову перед победителем. Браво, сеньор. Партия ваша. И награда вами получена по праву.
И все же… Я не жалею ни о чем не жалею. Ни о купленном год назад на аукционе наброске карандашом на папиросной бумаге, ни об этом дневнике, ни о заказе который, я не колеблясь принял от человека с красивым лицом и крысиными повадками, ни о частном карнавале в Венеции, даже о порвавшемся шелковом шнурке. Нет смысла жалеть.
француженка грустит,
но смайлы все длиннее
и зыбкую надежду я лелею,
что улыбается она,
касаясь клавиш,
на самом деле.
Странно листать дневник и натыкаться на стихи и нежности, сказанные будто бы не мне.
Вы ведь были влюблены, мадам? В человека случайно встреченного в сети: такого неуловимо знакомого и такого безопасного, скрытого за маской экрана и за бархатной маской в Венеции. И ведь в глубине души вы догадывались, кто за этой маской прячется, оттого больше меня досадовали на порвавшийся шнурок и так обидно ударили меня по лицу. Вам было неудобно признать, что я могу быть вам интересен, могу волновать вас, вызывать у вас любовь. Вы давным-давно выставили мне оценки и приговорили к ненависти. И теперь, сбежав к меньшему врагу, побежденному, а значит менее опасному, вы говорите, что не ненавидите меня, говорите, что простили и желаете мне счастья. Вы лицемерны, сердце мое.
Подумайте, что было бы, если бы в самом начале победитель и побежденная поменялись местами?
Для вас все сложилось лучшим образом. Вы любимы и счастливы. Думать о прошлом, к тому же не существующем неразумно.
Вы заслужили свое счастье, и я ни в чем вас не виню. Это было бы некрасиво.
Но и вы, не осуждайте меня в моем стремлении быть счастливым.
Золотой мотылек -
Из тьмы на огонь
Крылья спалил...
Камеры очень легко обмануть. А охрана… Человеческий фактор - много плюсов и достаточно минусов. Господина президента ждет генеральная уборка. Мусора накопилось предостаточно. Я немного злорадствую, потому что меня это не может не радовать.
Я гулял по парку неделю, являлся туда как клерк на работу, вдоволь наслушался попугаев и налюбовался красотами местной флоры, успел устроить себе удобный тайник и приготовится. Один выстрел и все. Новое оружие прекрасно себя зарекомендовало. Президент досадливо хлопнул себя по шее, очевидно, решил, что его укусил комар, иголочка тонкого стального жала с ядом осталась незамеченной. И уснул он ровно через три минуты, как я и рассчитывал. Я вытащил иголку, на смуглой шее остался едва заметный след. Если бы вместо снотворного игла была заряжена ядом, причину смерти установили бы не сразу.
И план дома у меня тоже был. И план сенсоров движения и давления и камер видеонаблюдения и я даже знал, что в нужное мне время все эти гаджеты отключатся и на пульт охраны пойдут заранее записанные данные.
С веранды выход в гостиную и кабинет, лестница наверх в спальни и детскую. Зашипела черная кошка, выгнула спину и сверкнула зелеными глазищами, штанина и шипованный ботинок оказались ей не по зубам и не по когтям. Не люблю обижать животных. Кошка убежала и правильно сделала.
Уютно и сонно – тихо. Я поднялся наверх и заглянул в детскую. Из простого любопытства не более. Я снял шлем с приборами ночного видения и несколько минут привыкал к темноте. Колыбель покачивается, ребенок спит. Этот ребенок мог бы быть моим, но это не так. И чувств во мне это крошечное существо никаких не вызывает. Чужое дитя.
Несколько недель назад, когда я разбирал документы Б., я нашел очень интересную выписку из архива канадского медицинского центра планирования семьи. Старик знал, но мне ничего не сказал. Интересно, зачем он хранил выписку? Сентиментальность? Вот уж не думал, что Б. склонен к сантиментам. Впрочем, оказывается, я очень плохо его знал. Я стоял, смотрел на спящего ребенка и думал о Б., и о том документе, пока ребенок не заворочался во сне и не заплакал. Это нарушало все мои планы. Я спрятался за порьерой и задержал дыхание.
Буквально через минуту я услышал шаги. Она вошла в комнату сонная, с полузакрытыми глазами, рассеяно качнула колыбельку, потом зажгла ночник, я чуть не ослеп от яркого света, и взяла ребенка на руки.
- Луис, какой ты вредина, Луис! Ну что же ты не спишь, маленький? Ребенок продолжал тихонько хныкать, а она ходила о комнате, укачивая его на руках, и бормотала что-то ласковое. Я стоял за портьерой. Она была так близко. Оставалось только дождаться, когда она уложит ребенка обратно в кроватку, протянуть руку и уколоть такой же сонной иголкой.
Мне стало жарко когда я представил себе тяжесть ее тела в своих руках, голову безвольно склоненную на мое плечо, ровное сонное дыхание, тени под ресницами
Увезти далеко. Туда, где ее не найдут. Там не будет спутников, не будет интернета телефона, радио. Там будут километры дикой природы и крошечный дом только для двоих.
Слегка скорректировать воспоминания, стереть из памяти последний год и можно быть счастливыми… Можно ли?
Ребенок затих. Она осторожно уложила сына в кроватку и укрыла одеялом. Стояла и улыбалась. Я еле слышно щелкнул «собачкой» предохранителя.
- Кто здесь? – она не выглядела напуганной. Она вдруг стала похожа на сжавшуюся пружину. На ту кошку, которую я встретил на лестнице. Она обошла комнату и остановилась у соседнего окна. Несколько секунд вглядывалась в парк.
Потом вдруг тихонько рассмеялась и прошептала: «Все очень хорошо!» Я опустил оружие и дал ей уйти. Почему?
Я не хочу отвечать. Я оставлю ответ самому себе, потому что итак рассказал достаточно. Когда она ушла, я вернулся к колыбельке. Мне захотелось, что-то оставить ему в подарок. Странное, смешное желание. У меня не было ничего подходящего. Ну не пистолет же класть в кроватку ребенку?
А потом я подумал, что уже сделал подарок этому маленькому мальчику. Мне кажется, он его непременно оценит, потому что такой замечательной и прекрасной мамы нет больше ни у кого.
Вот и все. История подошла к концу. Дракон убит. А охотники счастливы. Все верно и ничего изменить нельзя. Таковы законы жанра.
Те, с кем я пришел со звезд на эту землю, нашли здесь свой вечный покой. Я не заслужено остался последним.
Я проживу еще очень долго, может быть сорок или даже пятьдесят лет. Это несколько тысяч закатов и рассветов. Я не знаю, хватит ли у меня сил исчезнуть и не тревожить чужое счастье.
Я не хочу испытывать силу собственного духа и подвергать кого-то опасности, поэтому я воспользуюсь нейрокорректором, мне предстоит забыть десять лет жизни. Фриц утверждает, что эта процедура может оказаться опасной, но шанс провести такой уникальный эксперимент не хочет упускать. Он клятвенно заверил меня, что в случае неудачи окажет мне последнюю любезность и избавит меня от слабоумия посредством эвтаназии. На случай, если милейший доктор вспомнит клятву Гиппократа, есть еще один человек, готовый мне помочь.
Я считаю это правильным и гуманным. Смерть я честно заслужил по всем земным законам.
А возможность забыть… что ж можете считать меня мерзавцем исхитрившимся избежать ответственности. Риск на который я иду, частично меня оправдывает.
Меня ждет мой последний приют. Пенье соловьев, шелест листьев, стрекот цикад.
К дому под горой ведет тропинка через лес. Там невозможно проехать на машине, только пешком или верхом. Там есть роскошные лужи, затянутые тиной, и толстые жабы важно квакают по вечерам.
Дом небольшой, веранда, гостиная, библиотека, столовая и спальня. Вокруг парк, совсем дикий, тут давно не было садовника. В парке есть ручей из которого можно напиться если хочется и самый настоящий водопад.
Здесь есть и вишни, и яблони и дикая слива и кусты сирени, и розовые сосны.
Я буду думать, что прилетел на эту планету ради этого сада и еще какую – нибудь удобную правду, которую придумает Фриц.
Мне отчаянно больно оттого, что придется забыть. Но это не больнее, чем бесконечная жгучая память, которая всегда с тобой.
Пусто.
Ахнуть не успел
Улетела птица.
И то же, что я, и не то же:
Так были мы где-то похожи,
Что наши смешались черты.
В сомненьи кипит еще спор,
Но, слиты незримой четою,
Одной мы живем и мечтою,
Мечтою разлуки с тех пор.
Горячешный сон волновал
Обманом вторых очертаний,
Но чем я глядел неустанней,
Тем ярче себя ж узнавал.
Лишь полога ночи немой
Порой отразит колыханье
Мое и другое дыханье,
Бой сердца и мой и не мой…
И в мутном круженьи годин
Всё чаще вопрос меня мучит:
Когда наконец нас разлучат,
Каким же я буду один?
(с) И.Анненский
Сегодня великолепный солнечный день, утром была гроза. и отцветающие гроздья мокрой сирени пахнуть одуряющее. Скоро зацветет жасмин и розы наберут бутоны. Жизнь летом такая яркая, такая стремительная, что голова кружится.
А где-то на берегу теплого моря, под сенью темно синих гор, есть белая усадьба окруженная парком. Там отличная охрана и прекрасная система видеонаблюдения. Хозяин этой усадьбы наверняка чувствует себя в полной безопасности. Впрочем, все те с кем мне приходилось иметь дело последнее время, чувствовали себя в безопасности. Справедливости ради, стоит отметить, что все оказалось не так уж просто, но чем сложнее, тем интереснее, не так ли?
Как, однако, трудно писать...
Насколько было легче во время охоты на белок всунуть ружье в холодные твердые пальчики и смотреть в немигающие зеленые глаза. Ни одна белка не пострадала. Выстрела не было.
Конечно, я заслужил все что заслужил. Медленную мучительную кару, растянутую на месяцы.
Меня дважды не пожелали застрелить, мне не дали умереть потом, со мной обошлись гуманно и заставили чувствовать благодарность. А главное бдительно следили за мной, как за подростком, «как бы чего не вышло» и даже мираж случайного увлечения заботливо развеяли. Действительно, зачем миражи, тому, к которому приставили красивую куклу в утешение? Благодетели мои, сознаете ли вы насколько это унизительно?
Комбинация разыграна отлично и я мне остается только достойно проиграть и склонить голову перед победителем. Браво, сеньор. Партия ваша. И награда вами получена по праву.
И все же… Я не жалею ни о чем не жалею. Ни о купленном год назад на аукционе наброске карандашом на папиросной бумаге, ни об этом дневнике, ни о заказе который, я не колеблясь принял от человека с красивым лицом и крысиными повадками, ни о частном карнавале в Венеции, даже о порвавшемся шелковом шнурке. Нет смысла жалеть.
француженка грустит,
но смайлы все длиннее
и зыбкую надежду я лелею,
что улыбается она,
касаясь клавиш,
на самом деле.
Странно листать дневник и натыкаться на стихи и нежности, сказанные будто бы не мне.
Вы ведь были влюблены, мадам? В человека случайно встреченного в сети: такого неуловимо знакомого и такого безопасного, скрытого за маской экрана и за бархатной маской в Венеции. И ведь в глубине души вы догадывались, кто за этой маской прячется, оттого больше меня досадовали на порвавшийся шнурок и так обидно ударили меня по лицу. Вам было неудобно признать, что я могу быть вам интересен, могу волновать вас, вызывать у вас любовь. Вы давным-давно выставили мне оценки и приговорили к ненависти. И теперь, сбежав к меньшему врагу, побежденному, а значит менее опасному, вы говорите, что не ненавидите меня, говорите, что простили и желаете мне счастья. Вы лицемерны, сердце мое.
Подумайте, что было бы, если бы в самом начале победитель и побежденная поменялись местами?
Для вас все сложилось лучшим образом. Вы любимы и счастливы. Думать о прошлом, к тому же не существующем неразумно.
Вы заслужили свое счастье, и я ни в чем вас не виню. Это было бы некрасиво.
Но и вы, не осуждайте меня в моем стремлении быть счастливым.
Золотой мотылек -
Из тьмы на огонь
Крылья спалил...
Камеры очень легко обмануть. А охрана… Человеческий фактор - много плюсов и достаточно минусов. Господина президента ждет генеральная уборка. Мусора накопилось предостаточно. Я немного злорадствую, потому что меня это не может не радовать.
Я гулял по парку неделю, являлся туда как клерк на работу, вдоволь наслушался попугаев и налюбовался красотами местной флоры, успел устроить себе удобный тайник и приготовится. Один выстрел и все. Новое оружие прекрасно себя зарекомендовало. Президент досадливо хлопнул себя по шее, очевидно, решил, что его укусил комар, иголочка тонкого стального жала с ядом осталась незамеченной. И уснул он ровно через три минуты, как я и рассчитывал. Я вытащил иголку, на смуглой шее остался едва заметный след. Если бы вместо снотворного игла была заряжена ядом, причину смерти установили бы не сразу.
И план дома у меня тоже был. И план сенсоров движения и давления и камер видеонаблюдения и я даже знал, что в нужное мне время все эти гаджеты отключатся и на пульт охраны пойдут заранее записанные данные.
С веранды выход в гостиную и кабинет, лестница наверх в спальни и детскую. Зашипела черная кошка, выгнула спину и сверкнула зелеными глазищами, штанина и шипованный ботинок оказались ей не по зубам и не по когтям. Не люблю обижать животных. Кошка убежала и правильно сделала.
Уютно и сонно – тихо. Я поднялся наверх и заглянул в детскую. Из простого любопытства не более. Я снял шлем с приборами ночного видения и несколько минут привыкал к темноте. Колыбель покачивается, ребенок спит. Этот ребенок мог бы быть моим, но это не так. И чувств во мне это крошечное существо никаких не вызывает. Чужое дитя.
Несколько недель назад, когда я разбирал документы Б., я нашел очень интересную выписку из архива канадского медицинского центра планирования семьи. Старик знал, но мне ничего не сказал. Интересно, зачем он хранил выписку? Сентиментальность? Вот уж не думал, что Б. склонен к сантиментам. Впрочем, оказывается, я очень плохо его знал. Я стоял, смотрел на спящего ребенка и думал о Б., и о том документе, пока ребенок не заворочался во сне и не заплакал. Это нарушало все мои планы. Я спрятался за порьерой и задержал дыхание.
Буквально через минуту я услышал шаги. Она вошла в комнату сонная, с полузакрытыми глазами, рассеяно качнула колыбельку, потом зажгла ночник, я чуть не ослеп от яркого света, и взяла ребенка на руки.
- Луис, какой ты вредина, Луис! Ну что же ты не спишь, маленький? Ребенок продолжал тихонько хныкать, а она ходила о комнате, укачивая его на руках, и бормотала что-то ласковое. Я стоял за портьерой. Она была так близко. Оставалось только дождаться, когда она уложит ребенка обратно в кроватку, протянуть руку и уколоть такой же сонной иголкой.
Мне стало жарко когда я представил себе тяжесть ее тела в своих руках, голову безвольно склоненную на мое плечо, ровное сонное дыхание, тени под ресницами
Увезти далеко. Туда, где ее не найдут. Там не будет спутников, не будет интернета телефона, радио. Там будут километры дикой природы и крошечный дом только для двоих.
Слегка скорректировать воспоминания, стереть из памяти последний год и можно быть счастливыми… Можно ли?
Ребенок затих. Она осторожно уложила сына в кроватку и укрыла одеялом. Стояла и улыбалась. Я еле слышно щелкнул «собачкой» предохранителя.
- Кто здесь? – она не выглядела напуганной. Она вдруг стала похожа на сжавшуюся пружину. На ту кошку, которую я встретил на лестнице. Она обошла комнату и остановилась у соседнего окна. Несколько секунд вглядывалась в парк.
Потом вдруг тихонько рассмеялась и прошептала: «Все очень хорошо!» Я опустил оружие и дал ей уйти. Почему?
Я не хочу отвечать. Я оставлю ответ самому себе, потому что итак рассказал достаточно. Когда она ушла, я вернулся к колыбельке. Мне захотелось, что-то оставить ему в подарок. Странное, смешное желание. У меня не было ничего подходящего. Ну не пистолет же класть в кроватку ребенку?
А потом я подумал, что уже сделал подарок этому маленькому мальчику. Мне кажется, он его непременно оценит, потому что такой замечательной и прекрасной мамы нет больше ни у кого.
Вот и все. История подошла к концу. Дракон убит. А охотники счастливы. Все верно и ничего изменить нельзя. Таковы законы жанра.
Те, с кем я пришел со звезд на эту землю, нашли здесь свой вечный покой. Я не заслужено остался последним.
Я проживу еще очень долго, может быть сорок или даже пятьдесят лет. Это несколько тысяч закатов и рассветов. Я не знаю, хватит ли у меня сил исчезнуть и не тревожить чужое счастье.
Я не хочу испытывать силу собственного духа и подвергать кого-то опасности, поэтому я воспользуюсь нейрокорректором, мне предстоит забыть десять лет жизни. Фриц утверждает, что эта процедура может оказаться опасной, но шанс провести такой уникальный эксперимент не хочет упускать. Он клятвенно заверил меня, что в случае неудачи окажет мне последнюю любезность и избавит меня от слабоумия посредством эвтаназии. На случай, если милейший доктор вспомнит клятву Гиппократа, есть еще один человек, готовый мне помочь.
Я считаю это правильным и гуманным. Смерть я честно заслужил по всем земным законам.
А возможность забыть… что ж можете считать меня мерзавцем исхитрившимся избежать ответственности. Риск на который я иду, частично меня оправдывает.
Меня ждет мой последний приют. Пенье соловьев, шелест листьев, стрекот цикад.
К дому под горой ведет тропинка через лес. Там невозможно проехать на машине, только пешком или верхом. Там есть роскошные лужи, затянутые тиной, и толстые жабы важно квакают по вечерам.
Дом небольшой, веранда, гостиная, библиотека, столовая и спальня. Вокруг парк, совсем дикий, тут давно не было садовника. В парке есть ручей из которого можно напиться если хочется и самый настоящий водопад.
Здесь есть и вишни, и яблони и дикая слива и кусты сирени, и розовые сосны.
Я буду думать, что прилетел на эту планету ради этого сада и еще какую – нибудь удобную правду, которую придумает Фриц.
Мне отчаянно больно оттого, что придется забыть. Но это не больнее, чем бесконечная жгучая память, которая всегда с тобой.
Пусто.
Ахнуть не успел
Улетела птица.